Нормкор Петербурга

Когда в 2014 году Янукович сбежал из своей резиденции в Межигорье, туда под Киев двинулись протестующие и обнаружили павлинов и драгоценные унитазы. Все тогда смеялись над донецким мужиком, получившим власть и начавшим украшать свой быт золотыми батонами и собственными помпезными портретами.
На Рублевке стоят памятники 90-х — замки, дворцы и резиденции самопровозглашенных королей. Звенящая пошлость — как говорил обитатель поселка неподалеку.
Вкус — таинственный критерий. Прочти сотни искусствоведческих книг, изучи историю архитектуры, научись различать ампир от классицизма, и все равно у тебя будет свое определение пошлости и избыточности, которое ты вряд ли сформулируешь точно, и в споре с обладателем другого вкуса, махнешь в конечном счете рукой, сказав универсальное: «Если надо объяснять, то не надо объяснять».
Почему город, построенный на болоте с пафосом и вызовом, желавший с самого своего рождения казаться европейским франтом среди русской аляповатости, бросивший вызов всем тогдашним столицам, не считается чем-то пошлым? Почему никому не приходит в голову, что мы, обитатели этого места — северные цыгане, кичащиеся своим золотишком. Убогие чухонцы, мрачные и молчаливые, неожиданно одаренные богатством Пальмиры и выставившие его напоказ. Смотрите, где мы живем! Завидуйте! Там, где должен быть непролазный мрак, черная хтонь, мы поставили расшитые замысловатыми узорами фасады, одели в гранит таинственную северную речушку, заставили самую прекрасную музыку на свете застыть в мраморе и камне.
Цыгане, обитающие во дворцах, никогда не заметят собственной пошлости, так и на нас лежит цыганское проклятье. Мы забываем, что живем посреди тундры, мы называем полярные сумерки, когда так удобно охотиться на оленей, белыми ночами.
Мы считаем свой город чем-то особенным, как считает выстроивший замок посреди дач чудаковатый богач себя великим эстетом.
Но некому объяснить нам, что мы смотримся странно.

Недалеко от моего дома, у метро Академическая, за магазином Старая Книга, в который я ходил всю жизнь, есть так называемый Дворик маленького принца.
Его любят указывать в различных списках и путеводителях по неизвестному Петербургу.
Потерянный между девятиэтажкой и пятиэтажкой, он вечно закрыт и вечно охраняем своим суровым создателем — странным мужчиной в серых кудрях. Таинственный демиург бесконечно возделывает эти свои маленькие владения, как герой повести Экзюпери, ухаживавший за своей планетой.
Там стоит позолоченный сфинкс, резные арки, изысканные вазоны, бассейны несуществующих фонтанов. Каждый раз, проходя мимо, я ловлю себя на мысли, что этот оазис центра посреди серой обыденности спального района кажется мне жутко пошлым.
Я пытаюсь понять почему, отрефлексировать это свое чувство. Мне не нравится оставлять такие ощущения в голове без ответа. Может быть такая изысканность неуместна здесь в царстве сетевых ритейлеров, пластиковых детских площадок и панельной архитектуры? Может быть, дело в композиции, и, являясь частью композиции, этот дворик как деталь явно дисгармонирует со всем. Может быть, у этого места другие законы, другая норма — а где норма, там и нормальность.
Возможно, приди в этот двор авторитетные искусствоведы, они бы объяснили мне, что это шедевр.
Возможно, этот дворик — метафора всего Петербурга, стоящего посреди северной серости.
Цыганское проклятие действует.
Мы все находимся под гипнозом искусствоведения и традиции.

Пошлость я понимаю как комический вызов нормальности. Пошлость — социальная соразмерность.
2010-е принесли в культурный обиход понятие нормкора. Стиля одежды самых простых вещей — черные худи, серые футболки, базовые вещи. Нормкор пришел вызовом гламуру 2000-х. Обсмеянный в камеди клабах стиль богемной лухари стало невозможным воспринимать всерьез.
Защититься от пошлости оказалось возможным незаметностью.
Популярное выражение, когда про что-то говорят, что это новый черный, означает, что черный универсальный цвет в стиле. Черный самый незаметный, самый нормальный. Где в Петербурге этот черный?
В обыденности спальных районов, в летних вечерних пробках, в утреннем часе пик в метро? Что остается от Петербурга, если вдруг перестать замечать его самобытность и погрузиться в него, как в самый обычный город.
Если отбросить архитектуру, культурные слои, коммуналки, фриков на Невском, китайских туристов. Если мысленно снять с Петербурга расшитый камзол и одеть его в незаметное худи?
Вначале кажется, что на месте Петербурга окажется пустота. Просто мегаполис, бесконечно спешащий по своим делам. Останется погода, так же ставшая кичливой стереотипностью — белые ночи летом, непролазная тьма зимой.
Останется очень красивое небо. В век Инстаграма это стало особенно заметно. Сторис петербуржцев последних лет постоянно заполнены красивыми природными явлениями — туманные сумерки, кровавые рассветы, мрачные киберпанковские закаты. Крупный северный город под странным небом.
Сосредотачиваясь на небе, а не на архитектуре, вдруг понимаешь, что Петербург один из самых нормальных городов на земле. Большой, можно сказать гигантский, но не раздутый, как Стамбул или Москва, как азиатские столицы. В Петербурге нет ощущения толпы и отчуждения. Это цельная агломерация, очень простая для понимания и лаконичная, как наше метро. Для понимания города через схему метрополитена, достаточно одного взгляда, тогда как для изучения московской запутанности не хватит и нескольких минут. Щупальца московской схемы пугают, находясь в Москве, ты не можешь ощутить весь огромный город, он кажется слишком большим пространством для человеческого понимания, это очень сильно давит. В Петербурге ты знаешь, где ты находишься и ощущаешь, что город, вот он — весь умещается в твоей голове, ты его чувствуешь. Он огромный, но не запредельный. Ты в толпе, среди людей, среди судеб, среди переплетения драм и можешь осознать себя на этом плато. В других больших городах сложно рассчитать время, пробки могут растянуться на тысячелетия, а могут закончиться в одну секунду. Там можешь не знать, что есть вот такие вот районы и улицы — а в Петербурге, прожив несколько лет, кажется, примерно представляешь, как выглядят все ТЦ, хоть их и очень много. Пробки тут подконтрольны привычному графику, все стоит по расписанию и по расписанию кончается. Ночами город пролетаешь за 40 минут, и очень редко тут опаздывают на самолет из-за форс-мажора.
Здесь все ожидаемо — зима накроет к октябрю, будет темно и бесприютно, выпадет снег и, кажется, он будет лежать вечно. Весной начнет светать вечерами, в апреле будет удивительно видеть, что в 8 еще не темно, а асфальт как по волшебству оказывается сухим и покрытым хрупким слоем солнца.

Лето распахнет ворота в бледно-пурпурную ночь, которой будешь наслаждаться каждый раз как первый. К 6 утра солнце уже нагреет подоконник и пойдет гулять по комнате через трещинки занавесок. Окраинные парки обернуться волшебными лесами и зеленые кудри будут шуметь на морском ветру. В Парке имени 300-летия будет бесконечный южный морок, на секунду поймаешь ощущение Майями, где не был никогда.
Какой это город? Никакой.
Как прекрасно безвременье, когда не помнишь, какой сейчас день недели и год, когда забываешь про даты, поскольку они не важны. Так и в Петербурге прекрасно безгородье, где я? Дома, в своем родном городе, в огромном мегаполисе, который мне ровно по размеру.
Но я не помню, как он называется.
Как-то кажется очень длинно, там может быть есть еще тире.
Где я?
И нет никакого цыганского проклятья. Нет дворцов, нет культурного наследия, нет всего того, о чем рассказывают экскурсоводы.
Есть то, о чем в сущности скучно говорить. Но важно понимать.
Сбрасывая с себя Петербург, я люблю просто ходить по Городу.
И если вы полюбили этот Город без названия, без истории, без привязки к чему-либо, значит, вы настоящий петербуржец.

Иллюстрации Татьяны Лукичевой