О праве назвать себя «психом»:
как работает ментальное кафе в Петербурге

С осени 2020 года Петербурге существует Mental cafe — кафе без кухни и постоянного адреса, где люди собираются для того, чтобы обсудить темы, связанные с ментальным здоровьем.

Такой формат не нов: в 2011 году веб-дизайнер Джон Андервуд создал в Лондоне первое «кафе смерти», где люди могли свободно поговорить о похоронах, умерших близких и на другие тяжёлые темы. Кафе смерти быстро распространились по миру, в том числе появились в России, в частности — в Петербурге. Сегодня мы поговорим о Mental Cafe, которое похоже на кафе смерти, но всё же им не является, с Тасей Водкиной — психоактивисткой и его создательницей.

Насколько я могу понять, Mental cafe — это не вполне кафе. Можно даже сказать, антикафе, и существует оно в формате встреч. Скажите, этот формат — нечто промежуточное или так и задумывалось? В Англии так называемые «кафе смерти», к которым есть отсылка в названии, переходят на постоянную основу — с собственным адресом, помещением, кухней и т. д.

Так и задумывалось: меня, как организатора, и, как мне кажется, участников наших встреч устраивает формат разговорного клуба по интересам. Идея традиционного кафе мне не нравится по двум причинам. Первая причина состоит в том, что мне не кажется перспективным или полезным быть частью ресторанного бизнеса в России. Вполне хватает того, что мы можем арендовать Открытое пространство и попить там чай или кофе. А вторая причина заключается в том, что мы не можем работать постоянно и быть привязанными к «обычному кафе». Постоянно работают группы поддержки, кризисные центры или иные общественные организации, которые требуют целый ряд работников и экспертов: врачей, психологов и других. А мы не только не кафе, но и не группа поддержки. Даже если к нам приходят «специальные гости» (психологи, психиатры, известные активисты), то, как правило, они приходят не как спикеры или эксперты, а как точно такие же равноправные участники встречи.

Получается, каждая встреча — это свободное обсуждение любых тем, связанных с ментальным здоровьем?

И да, и нет. «Да» — в том смысле, что у нас действительно всё свободно, и мы не можем запретить кому-то высказываться. «Нет» заключается в том, что наши обсуждения всё-таки имеют программу: перед встречами мы собираем темы, которые хотим обсудить. Важно понять, всех ли они устраивают: всё же мы обсуждаем ментальное здоровье, поэтому нам важно интересоваться предпочтениями друг друга и учитывать их, чтобы не возникло триггеров. И ещё одно «да» состоит в том, что наше обсуждение свободно, потому что оно горизонтально: в идеале, я хочу, чтобы сами участники Mental cafe были и модераторами обсуждения тоже.

А кто-нибудь из участников уже проявлял такую инициативу? Ведь выгорание — одна из больших проблем, с которой сталкиваются люди, даже независимо от наличия расстройств, а организация такого мероприятия — наверняка большая ответственность.

До инициативы модерации пока никто не созрел, но я не могу сказать, что люди у нас в принципе неинициативны. Многие вовлечены или вовлекаются прямо сейчас в психоактивизм. На одной из встреч мы даже рисовали плакаты для ПсихГорФеста [Психгорфест — фестиваль, посвящённый ментальному здоровью, в рамках которого проводятся лекции, презентации книг, концерты и другое — прим. Д.Т.]. Несколько наших участников согласились участвовать в проектах для Штаба городского самовыражения, который курирует психоактивистка Катрин Ненашева [психоактивизм — общественное движение за права людей с психическими расстройствами — прим. Д.Т.]. Последний «Штаб» проходил в Петербурге, поэтому многие были вовлечены хотя бы мысленно. Так что, я думаю, инициатив от участников будет всё больше, и кафе будет изменяться уже благодаря им.

Есть ли противоречие между свободой обсуждения тем, связанных с ментальным здоровьем, и концепцией safe space («безопасное пространство»)?

На мой взгляд, противоречия нет, так как наше пространство безопасное не потому, что в нём куча запретов на слова, а потому что у нас нет стигмы. Мы все в кафе понимаем, что нет полностью здоровых людей, есть недообследованные, поэтому можно говорить то, что думаешь и не быть заклеймённым. Например, недавно от участницы прозвучала фраза: «Я понимаю, что ненавижу половину сидящих здесь!» в контексте описания своего состояния. И эта, на первый взгляд, агрессивная фраза звучала вовсе не агрессивно и не вызвала у публики ни фрустрации, ни ответной агрессии. Наоборот, на встречах мы практически не «грузимся», не плачем, не скорбим. Конечно, у каждого участника встречи есть мой контакт в мессенджере на случай, если кто-то почувствует себя психологически некомфортно, чтобы мы смогли избавиться от триггера, но таких случаев ещё не возникало. И это показательно: ведь мы провели почти десять двухчасовых встреч! У нас уже очень много своих шуток и приколов, участники постоянно рассказывают забавные эпизоды из своей жизни, которые связаны с их диагнозами. По моим ощущениям, мы проводим время с удовольствием. Даже меня, несмотря на мою ответственную организаторскую роль, кафе не тяготит, а, наоборот, заряжает новыми силами и мотивирует.

То есть, на встречах можно использовать даже такие слова, как «псих» или «психушка»? Разумеется, не в оскорбительном ключе, но всё же это не самые приятные слова!

Да, есть даже такое понятие, как «реклейминг», и оно здесь подходит. Реклейминг — это явление, когда дискриминируемые люди называет себя так, как называют их другие. Например, «чокнутыми» или «поехавшими». Когда ругательные слова так употребляются, они становятся более привычными, а негатив и агрессия, вложенные в них, сходят на нет, а значит, и стигма тоже.

Насколько Mental cafe вовлечено в психоактивизм, связано с платформой «Психоактивно»? Большинство известных психоактивисток всё же сосредоточено в Москве (в частности, Катрин Ненашева, Саша Старость, Алёна Агаджикова) — есть ли в Петербурге какая-то своя специфика психоактивизма?

Психоактивизм мне представляется горизонтальным движением: мы все, независимо от мест проживания, пытаемся бороться со стигмой, от которой страдают люди с ментальными расстройствами (и это помимо того, что они страдают от самих ментальных расстройств!). «Психоактивно» — также важный проект, но какого-то непосредственного влияния или курирования нет, мы просто все поддерживаем связь и пытаемся помогать друг другу: например, на последнюю [6 февраля — прим. Д.Т.] встречу приезжала Алена Агаджикова, активистка «Психоактивно» из Москвы. Однако в Петербурге психоактивизма всё-таки ощутимо много. Например, у нас прошло уже три Психгорфеста, когда в Москве был всего один в 2018 году. Разговор о ментальном здоровье в Петербурге востребован, и провоцирует его совсем не Москва. При этом в Москве тоже много важных проектов, так или иначе связанных с психоактивизмом.

Какие планы у Mental cafe на ближайшее будущее?

Мы продолжим проводить встречи ближайший месяц точно. Неизвестно, насколько регулярно и часто это получится вообще, потому что ситуацию с COVID-ом предугадать нельзя. Мы не можем себе позволить проводить Zoom-сессии, потому что они не рекомендуются для людей, подверженным, например, паническим атакам, и мы не сможем ничем помочь людям по ту сторону экрана. Конечно, и на офлайн-встречах каждый сам несёт ответственность за себя, но в коллективе как-то спокойнее. Вообще, если всё получится, я хочу сделать формат Mental cafe подвижным в буквальном смысле: съездить в другие города и провести встречи, например, в той же Москве. Возможно, когда потеплеет, у нас будет формат не только ментального кафе, но и ментальных пикников, и некоторые встречи будут проходить на свежем воздухе. Словом, планов много, и, надеюсь, их будет ещё больше с развитием самого кафе.