Несмотря на то, что капром как явление закончился к концу нулевых, уступив более спокойной архитектуре, сам термин ввели в обиход лет на десять позже. Его придумали петербуржцы —архитектор Даниил Веретенников, искусствовед Александр Семёнов и урбанист Гавриил Малышев. И хотя здания постсоветского постмодернизма можно найти в самых разных регионах и странах, от Беларуси до Чечни, пальма первенства «ужасной красоты» в архитектуре остаётся у российских столиц. Здесь пойдёт речь о капроме в Петербурге.
Главным смыслом строений девяностых стало преодоление позднесоветского наследия эпохи борьбы с архитектурными излишествами. Словно в пику лаконичной функциональности хрущёвок и брежневок у домов капрома эти излишества появлялись в огромных количествах. Недаром авторы термина полушутя употребляют изобретённое ими слово «изгибиционизм» — всяческих изгибов, колонн, башенок и рюшечек в зданиях молодой Российской Федерации неизменно оказывалось много.
Попытка опереться на дореволюционное наследие русского модерна,
ампира и барокко, помноженная на невольно-наивный стиль первых
зодчих девяностых, привела к тому, что капромовские здания порой
становились этакими пиратскими копиями домов прошлых эпох. Или в
лучшем случае прозрачно намекали на прежние формы, и их можно
назвать своеобразным оммажем старинным вокзалам, храмам и дворцам.
Примерно как советский Буратино — отсылка к итальянскому
Пиноккио.
Архитекторы не скрывают, что заимствовали у более ранних построек отдельные элементы, но это попытка вступить в архитектурный диалог с контекстом, продолжение архитектурных традиций прошлого. Попытки создавать новые эволюционные генерации классических построек были и раньше: Петропавловский собор очевидно развивает тему голландских и английских храмов XVII века, а Биржу на стрелке и Камеронову галерею в Царском селе часто сравнивают с Парфеноном.
В XIX веке возникает интерес к русской национальной архитектуре, и по всей стране начинают строиться храмы, сильно напоминающие русскую домонгольскую архитектуру XVI-XVII веков. В СССР строительство нового социалистического общества должно было осуществляться за счёт новых архитектурных форм, а в капроме, освобождённом от этих идеологических рамок, появилась возможность продемонстрировать генетическую преемственность новой и старой России.