Хармс покоя не даёт

Об увольнении сотрудницы петербургской 168 гимназии Серафимы Сапрыкиной широкой общественности стало известно в феврале 2022 года. Дело дошло аж до Кремля. В деталях случившегося ещё предстоит разобраться компетентным органам, но как минимум один плюс во всей этой истории есть. После скандала о Хармсе и Введенском узнали даже те, кто раньше никогда о них не слышал. Авось почитают.

6 февраля поэтесса и до недавнего времени сотрудница гимназической библиотеки Серафима Сапрыкина явно на эмоциях написала пост в Фейсбуке. В нём она сообщила, что в конце 2021 года была уволена из гимназии за то, что читала детям стихи Хармса и Введенского. По её словам, весьма пожилые коллеги, включая директора школы Светлану Лебедеву, по сей день считают обэриутов «врагами народа» и чуть ли не оправдывают репрессии.

Таких постов появляется в соцсетях немало, но именно этот, как говорится, «зашёл». На момент написания материала число комментариев под записью перевалило за 4 тыс., лайков — за 8 тыс. А после того, как случившееся попало на страницы «Новой газеты», на портал «Фонтанка.Ру» и ещё в десятки СМИ, ситуацию в свойственной ему успокаивающей манере прокомментировал даже пресс-секретарь российского президента Дмитрий Песков.

Независимо от степени достоверности изложенных обстоятельств увольнения, самое печальное, что вся эта история не выглядит необычной. Даже если оскорблённая чем-то своим Серафима Сапрыкина изрядно нафантазировала, каждый россиянин в наше время скажет — «да, такое может случиться и случается регулярно».

Житейская ситуация вскрыла целые пласты проблем современного российского общества. О том, что великие поэты в нашей стране — люди неудобные и зачастую живут не больше 30-40 лет. О кровавой истории ХХ века, когда пострадали или были убиты многие невинные люди: например, за «не то» происхождение или «неправильную» национальность. О том, что правозащитные организации, которые занимаются памятью о репрессиях, в Российской Федерации почему-то стали «иноагентами» и вот-вот прекратят своё существование.

Даже по комментариям к посту Серафимы Олеговны видно, что каждый пишет о своём, о наболевшем. Многие и не заметили ряд странностей в её сообщении: почему пост появился лишь спустя полтора месяца после увольнения? Не было ли для расторжения контракта других причин? Почему вообще библиотекарь, а не профессиональный педагог, вёл какие-либо уроки у детей?

Но даже если отбросить сомнения и предположить, что всё написанное оскорблённой поэтессой — чистая правда, — в России 2022 года такая ситуация совсем не удивляет. Тезисы о «Сталине — эффективном менеджере», оправдание репрессий и внутренней политики советской власти 1930-х годов сегодня можно услышать не только от безвестных комментаторов в Сети, но и от государственных мужей. Скажем, сотрудники проекта «Последний адрес», посвящённого памяти репрессированных, неоднократно сталкивались с негативом неосталинистов.

Да и любой педагог средней или высшей школы подтвердит, что некоторые ректоры, деканы, директора учебных заведений страдают авторитаризмом похлеще сталинского. Неудивительно, что диктатура столетней давности близка им. А любое альтернативное мнение педагоги «старой школы» воспринимают в штыки и стараются как можно быстрее избавиться от неугодных коллег. Прямо как в любимом ими 1937-м.

Каждому хочется верить в справедливость. Поэтому всему происходящему мы ищем логическое объяснение. А когда не знаем — начинаем выдумывать. В полной мере это работает и в отношении исторических процессов. Обычный гражданин, не работавший с архивами КГБ — ФСБ, не знакомый с источниками, не изучавший «красный» и «большой» террор, не бывавший на расстрельных полигонах в Сандармохе и Левашово, судит о той эпохе по телевизору да околополитическим пабликам «ВКонтакте». А уже в них подсказывают: убивали, расстреливали — значит, было за что.

И тут человек без критического мышления начинает верить, что Советский Союз тридцатых действительно был полон бесчисленными «врагами народа». И двойные, тройные, даже пятерные шпионы буржуазных разведок обнаруживались в самых дальних уголках нашей большой Родины. Включая даже тринадцатилетних подростков и глубоких стариков.

Досадно думать, что великому учёному Сергею Королёву, без которого был бы невозможен полёт Гагарина в космос, сломали челюсть в застенках НКВД. Может, было за что? Может, артист Георгий Жжёнов, лингвист Дмитрий Лихачёв, писатель Александр Солженицын и ещё миллионы не столь известных людей правда в чём-то были виноваты? Может, все они под покровом ночи совершали чудовищные диверсии: травили трудящихся в общепите, откручивали гайки на рельсах, готовили покушение на Сталина и хлеб-соль для встречи немецких фашистов?

Что уж говорить об этом странном Хармсе с его подозрительной внешностью англичанина и возмутительными порнографическими стихами!

Знатоки биографии писателя отмечают: удивительно, что он вообще дожил до 1942 года. Скорее всего, если бы не его отец, отсидевший ещё в царских застенках уважаемый революционер-народоволец, Даниила Ювачёва репрессировали бы ещё до войны.

Тем более, что попытки упрятать Хармса за решётку были и раньше. В 1931 году литератора осудили впервые, но дело закончилось сравнительно благополучно — годовой ссылкой в Курск. Через десять лет, уже в ходе начавшейся Великой Отечественной войны, автор «Старухи» был арестован вторично. На этот раз всё закончилось трагично: Хармс умер в психиатрической лечебнице «Крестов», где симулировал сумасшествие, чтобы избежать расстрела. Судя по всему — от голода.

За что же советская власть так невзлюбила Хармса, Введенского и других обэриутов? Официальные заключения ещё первого ареста по печально известной 58 статье УК РСФСР называют поэтов «монархистами», что едва ли правда. А также — обвиняют их в создании антисоветской группировки. Последнее имеет в виду само объединение ОБЭРИУ, в рамках которого молодые люди вполне открыто выступали со своими стихами.

Но можно перелопатить всего Хармса и его товарищей — и никакой антисоветчины мы там не найдём. Как много позже мы практически не увидим политики в рассказах Довлатова или стихах Бродского. Хотя очень бросается в глаза, что обэриуты были не столько антисоветскими — скорее очень несоветскими и даже внесоветскими. Они словно жили в каком-то своём мире, где Сталин, чекисты, марксизм-ленинизм вовсе не существовали.

Подход башни из слоновой кости выражался не только в творчестве, но даже в быту обэриутов. Так, Хармс, учившийся в Петришуле, нередко начинал в общественных местах говорить на иностранных языках, изображая из себя иностранца. Он носил твидовый костюм и холмсовскую шляпу охотника на оленей, что делало сходство с англичанином практически стопроцентным. Один раз особо бдительные граждане даже схватили его и привели в ЧК на Литейный, а он только хохотал, что шутка удалась...

Сегодня сказали бы, что Хармс троллил обывателей. И его наряд, поведение, манера декламации, безусловно, были естественными составляющими его творчества. Но если сегодня такой акционизм вряд ли кого-то удивит, в 1937-м подобные шутки могли стать смертельно опасными. Желающих написать донос на ярких, заметных и очень несоветских людей в Ленинграде 1930-х было достаточно. В частности, история сохранила имя Антонины Оранжиреевой, чья кляуза стала для Хармса роковой.

«Пусть меня расстреляют, но форму я не одену», — якобы произнёс Хармс в августе 1941-го. Странный текст полностью приведён в постановлении на арест. И хотя поэт действительно допускал в своей речи серьёзные ошибки, тут обращает на себя внимание скорее экстремистское содержание реплики. Ни один из многочисленных друзей автора не приводит в его речах ничего подобного — именно потому, что он не был антисоветчиком, стараясь быть максимально далёким от политики. Не получилось.

Исследователь творчества обэриутов Александр Кобринский также утверждает, что ничего подобного Хармс сказать не мог. Но опровергнуть приговор в стране, где суды заменялись «тройками», было невозможно. Скорее всего, даже если бы создатель «Иван Иваныча Самовара» выжил в «Крестах», он встал бы к стенке.

Симптоматично, что пролетарскую ненависть, которую едкий поэт многократно вызывал на себя при жизни, мы нередко видим в его адрес и сейчас. Хейтеров у Хармса достаточно. И мемориальная доска на доме 11 по улице Маяковского, появившаяся в 2005-м, до сих пор не согласована Смольным. И огромное граффити неподалёку, которое нарисовали на фасаде в Ковенском переулке уличные художники Паша Кас и Павел Мокич, по-прежнему мозолит кому-то глаза.

Поэтому даже если Серафима Сапрыкина выдумала те или иные детали разговора с директором, её рассказ совсем не выглядит неправдоподобным. А живи Хармс сейчас, желающие сдать «поэта-пораженца» контрразведке обязательно нашлись бы и сегодня. Разве что получил бы он для начала «двушечку», а не десять лет советских концлагерей. Так сильно ли изменились наше общество и государство за последние восемьдесят лет?