Моё нелегальное пребывание в Петербурге требовало съёма жилплощади. Сначала деньги позволяли снимать отдельные квартиры. Потом были двушки на двоих сначала на Мойке, потом на Фонтанке, потом уже на Моховой улице была комната в коммуналке, но 40 метров с видом во двор на фонтан — бездействующий, как и почти все дворовые фонтаны в Петербурге. Таким вот образом я путешествовал все эти годы и продолжаю путешествовать.
И вот, в конце прошлого года,
Игорь Воротников, композитор, говорит: «А ты знаешь, что комната Майка сдаётся? Прямо сейчас. Не хочешь, типа, её снять?» Я говорю: «О как, вот это поворот сюжета, вот это режиссёрская находочка».
За пару лет до этого я перевозил маму с Урала на её историческую родину в Нижний Новгород. И пока я помогал упаковать всё, пока шла продажа имущества и квартиры, я целый месяц прожил в комнате, в которой жил с пятого класса, где прошли мои школьные годы. Такое дежавю, память места.
И вот спустя два года абсолютно то же, такое перемещение во времени. Ожили не только воспоминания, события, которые здесь происходили — ожила эмоциональная окраска этих событий. Мы были молоды, мы были полны надежд, мы намеревались покорить этот мир. Во всяком случае, как-то себя в нём обозначить, проявить, блеснуть. Высказаться. И вот, бах, я оказываюсь здесь в возрасте, когда имеет смысл посмотреть, а что собственно было сделано за шестьдесят четыре года моей жизни. И продолжает делаться.
Сначала я думал, поживу, пока ситуация разрулится на предыдущем жилье, речь шла о двух-трёх месяцах. Но я друг обнаружил здесь приток. Это вульгарно может прозвучать и даже смешно, столоверчения какие-то, спиритизм, вся вот эта хрень — над этим всем я с удовольствием вместе с вами посмеюсь. Но память места есть память места, понимаете. Этот вид из окна, этот вагон поезда, который летит в небесах над крышами, причём летит строго на восток. Почти что.
И необходимость. Я многие годы трепался всем, что пишу второй роман. И вот свёз сюда горы черновиков и намереваюсь за этот год всё сделать. Это одна из причин, по которой хочу немножко задержаться. Вторая — то что в августе будет 30 лет кончины Майка в этой комнате. В этой комнате он умер. И как вам сказать… К потерям друзей невозможно привыкнуть. Но они происходят всё чаще, к сожалению. И приготовить себя к потере близкого человека, зная, что она произойдёт, тоже очень сложно. И, конечно, в числе прочих волн, струн и каких-то потоков мысленно-эмоциональных, которые я испытываю здесь — это место смерти Майка. И мне пришла в голову такая безумная мысль.
Цитируя Ричарда Баха в переводе Майка: «Если кажется, что я немного оправдываюсь, это, наверное, потому что я всё-таки немного оправдываюсь». Или что-то в этом роде.
Оправдываюсь в чём — в том, что меня не было рядом, когда это произошло. Вы знаете, что сам перелом основания черепа Майк получил во дворе, внизу. С помощью людей смог добраться до этой комнаты, была вызвана скорая помощь, которая в течение пяти часов не приезжала, что привело к кончине Майка. Я задаю себе вопрос иногда — не с целью получить ответ. И мне не деться от него, видимо, никогда и никуда. Мог ли я сделать что-то такое, чтобы изменить жизнь Майка к лучшему, чтобы он остался жив? Ответа на этот вопрос я не нахожу и не смогу найти, потому что это равносильно вопросу: а если бы я был Господом Богом? Я не Бог, и наивность, с которой мы полагаем, что мы сами творим свою жизнь, она мне кажется крайне иллюзорной. Тут с более близкими друзьями я позволил себе шутку и потом вспомнил, что нужно быть очень осторожным со словами. Меня спросили: «Ну вот, а что ты тут будешь?» А я говорю: «Допустим, доживу здесь до дня смерти Майка и, может, умру вместе с ним. А может, испытаю какое-то просветление, озарение, может, на меня низойдёт, наконец, какое-то прощение от друга, которого, так или иначе, я оставил». Вот, собственно, ответ на вопрос, как я здесь оказался. По воле рока.