Педагог из Петербурга побыла под арестом в Китае. Оказалось, это смешно

Сегодня Замятина преподаёт в Художественном училище в Петербурге и с улыбкой вспоминает, как их с коллегой депортировали из Поднебесной, перед этим десять дней продержав в «тюрьме» — аналоге нашего СИЗО. Слушать рассказы педагога невозможно без слёз. От смеха.

«Университет окончила в 2015 году, сразу пошла работать в колледж. Поработала два года и стало страшно. Представила, как идёт время, вот мне уже сорок-пятьдесят-шестьдесят… И это не параметры фигуры, это я всю жизнь просидела на одном месте и не попробовала ничего интересного. Решила спланировать необычный опыт проживания в другой стране на один два-года. Почему Китай — потому что программа Teach and travel туда оказалась самой доступной. Это программа напоминает студенческую Work and travel, только для преподавателей. Поехала официально, через агентство, прошла онлайн-собеседование. До окончания программы представители агентства всегда была на связи и отвечали на любой вопрос от «как включить стиральную машину, если тут всё на китайском» до «что делать, если ко мне на работу пришла полиция и говорит, что по визе, которую вы сказали мне сделать, работать нельзя». С машинкой у них получалось лучше. Но мы забегаем вперёд.

Моё первое путешествие по Teach and travel началось 15 августа 2017 — я на всю жизнь запомню эту дату. Я прилетела в город Линьи в новую школу, которая только открылась, и я там была первым учителем. Коллеги помогали обустроиться, часто приглашали куда-то пообедать, а директор школы иногда сам покупал продукты и завозил ко мне домой, в съёмную квартиру, которую предоставляла школа, хорошую, с ремонтом. Зарплата тоже была неплохая, рабочих часов мало, дети замечательные. В общем, поначалу напоминало сказку. Ещё все хотели со мной общаться, что давалось с трудом — я не знаю китайского, а с английским у китайцев не очень. Вообще, Линьи город маленький, иностранцев с европейской внешностью почти нет, поэтому внимание уделяли даже на улице: стоишь на светофоре, из машины высунется рука и начинает тебя на телефон фотографировать.

Уже потом я узнала, что там популярен такой эскорт: европейская девушка сопровождает китайского мужчину и получает за это деньги. Мне бы это не подошло, конечно, но один местный молодой человек, русский, разыскал меня в соцсетях и стал написывать, говорил комплименты и предлагал сделать моделью. Я ржала, когда поняла, что он действительно от меня чего-то хочет, а не просто шутит. Короче, экзотикой я там была. На улицах, если и не фотографировали, то постоянно пялились.

Виза, которая у меня была, действовала полгода, дальше надо возвращаться и менять. А я решила заодно поменять и место — остаться в Китае, но отправиться в другой город — опять кочевник во мне проснулся. С собой позвала лучшую подругу, она согласилась, только ей год нужно было доучиться. Она не педагог по профессии, а врач-психиатр, но знает язык, а в Китае, если у тебя европейская внешность и ты знаешь английский, значит, у тебя есть работа. Правда, по их законам, преподавать язык в Китае имеет право только носитель, а у меня же русский родной, так что уже в Линьи работала я не вполне легально. Как я теперь думаю, в Линьи школа была проверенная, на короткой ноге с полицией, поэтому всё было в порядке. А в той школе, откуда нас депортировали, видимо, жили по принципу «кто не рискует, тот не пьёт шампанское». Мы с подругой, кстати, его пьём.

Пока год ждала подругу, зарабатывала репетиторством и онлайн-уроками в Skyeng. Ещё окончила курсы бортпроводников — это я только вернулась, не знала, чем себя занять, вот и пошла на новую авантюру. Первую помощь оказывать училась, пожары тушить, со всем справилась успешно. На работу в авиакомпанию устраиваться не стала, как раз стало пора опять в Китай. Но сертификат от «Аэроскул», что я прошла курс обучения по программе «Основы работы бортпроводника» у меня лежит. Может, пригодится, ещё не вечер.

Когда собрались ехать, был вариант отправиться через проверенное агентство, с которым я ездила в первый раз. Но в WeChat, это китайская соцсеть, на нас вышли две девушки и предложили работу, где зарплата была в разы выше. Мы не знали и до сих пор не узнали, кто эти девушки, как называется их агентство, даже название школы. Но мы поехали — это алчность, да. Когда приехали, увидели над входом в школу надпись: «Because of his love for teaching practice only because of sex». Это даже не перевести нормально. Но было уже поздно разворачиваться. Это был март 2019 года.

Город, куда мы приехали, назывался Хэцзэ русскими буквами, а если английскими — Heze. Это стало поводом для шуток. Тем более, что в отличие от Линьи, Heze — совсем провинция, на улицах можно встретить кур и другую деревенскую живность. Возникает вопрос: зачем им там английский? Видимо, это престижно. Родители всё время делали селфи: я, ребёнок и наш европейский преподаватель английского. Даже если ребёнок не знает по-английски ни одного слова — это уже успех. Но вообще, дети там хорошие, старательные. Я работала с малышами, 5−6 лет, с ними гораздо проще, чем с нашими. В России я как-то преподавала в детском саду и до сих пор вспоминаю оттуда Матвея, который обзывал всех огурцом. Зато по-английски: cucumber. Ну понравилось слово и давай на всех кричать: ты кьюкомбе, ты тоже кьюкомбе! В Китае такого не было. На уроке всегда был воспитатель, который знает английский и китайский, он всегда мог разъяснить неясные моменты или навести порядок.

В Heze мы проработали всего две недели. День задержания выдался тёплым — мы впервые надели лёгкие платья. После обеда, как только начались уроки, пришла полиция. Поехали с ними к нам домой смотреть наши паспорта. Потом в полицию, где провели семь часов: допрос, фотографии, анализ крови, который они потом потеряли. Выяснилась причина, по которой полиция была нами недовольна: чтобы преподавать в Китае, нужно ехать по рабочей визе, а мы сделали бизнес-визу, потому что нам так сказало наше агентство. Хотя в сети можно найти информацию, что это нелегально, но я даже не подумала, что что-то может быть не так в бизнес-визе. Она же БИЗНЕС, ёлки-палки!

Мы писали сообщения боссу, он отвечал: «Don`t worry». Ответы в таком же духе он потом присылал почти каждый день. Потом нас неожиданно повезли в больницу, там медосмотр, множество обследований, смысла некоторых мы даже не понимали, но главное — первое в нашей жизни УЗИ! И, наконец, поездка в последнее учреждение, которое стало нам домом на следующие 228 часов или девять с половиной суток.

Вы когда-нибудь сидели в тюрьме? Мы тоже нет, потому что нам сказали, что это не тюрьма, а что-то вроде СИЗО. Но нам как неспециалистам было сложно найти отличия, так что будем условно называть это место «тюрьмой». Вообще, «тюрьма» немного похожа на детский лагерь: жизнь по расписанию, прогулки, сончас, вечером просмотр телевизора. Только вожатых слишком много, и работают они посменно.

Пока нас везли в «тюрьму», мы сопротивлялись, но не сильно, потому что нам сказали, что нас заберут завтра. Наступило завтра. К вечеру так никто и не приехал. По-английски во всей тюрьме никто не говорил, тем более по-русски. Мы жестами показывали, что нам нужно позвонить, но вот проблема, на память мы не знали номер коллег, а наши вещи мы им отдали — мы ведь думали, что нас заберут завтра и решили, что, пусть лучше у них, чем где-то у полицейских. Каким-то образом сотрудники «тюрьмы» всё-таки вызвали нашего босса. Босс приехал со всем школьным коллективом, нас накормили, опять сказали «Don`t worry» и пообещали завтра приехать с точной датой нашего выхода.

Наступило завтра и опять никто не приехал. А новая смена охраны не нашла номера, по которым вчера звонили в школу их сменщики. Но вообще гораздо больше на тот момент нас волновало, что мы не могли связаться с родителями. Каждый день новым охранникам мы набирали на переводчике, что мы не связывались с родными два, три, а потом четыре дня. На четвертый день нас успокоили: сказали, что с родителями связались, и мы можем спокойно досиживать свой срок.

Узнав, что родители не сходят по нам с ума и в курсе, что мы не пропали, а просто сидим в «тюрьме», мы как-то расслабились. Всё остальное время мы очень много смеялись, так как ситуация, в принципе-то, довольно весёлая, если бы не отдельные моменты.
Сначала нам очень повезло с камерой: в помещении на 6−7 мест оказались вдвоём. Можно было набрать грязные одеяла с соседних коек и укрыться ими: там стоял дубак. Да, между прочим, за десятидневный отдых в этом санатории с нас взяли по 600 рублей. Конечно, не «all inclusive», но сумма включала тёплые мягкие тапочки, пенал с щёткой и пастой, мыло, милое крошечное полотенчико, тазик, туалетную бумагу и бутылочку для воды, которую мы использовали как грелку.

Несмотря на круглосуточный сквозняк, в камере круглосуточно воняло. Но на пятый день вонь от нас начала перебивать этот запах — влажными салфетками, которые нам привезли сильно не намоешься. А помыться нормально мы тоже не могли. Сначала нам сказали, что здесь не моются — в этот момент мы наивно подумали, что здесь не сидят больше пяти дней. Потом нам сказали, что вода есть только холодная. Потом, что можно мыться только при надзирателе, а все сотрудники мужчины. А потом нам уже было всё равно.

В «лагере» нам было предложено трёхразовое питание. Каждый приём пищи включал в себя две булочки, грязные кусочки моркови и какую-то жижу из общей бочки. Каждый заключённый имеет право на грязные, потрёпанные отсутствием моющего средства ложку и тарелку. Этой посудой мы брезговали, и первые несколько завтраков вообще пребывали в шоке, ничего не ели, а на обед-ужин только хлеб с водой. Еда не была в приоритете, мы хотели добиться хоть какой-то информации о том, что происходит. В конце второго дня мы объявили голодовку. Не ели и не пили мы всего восемнадцать часов — этого хватило, чтобы полицейские вызвали коллег, а те привезли нам вкусную курочку. После этого нам привозили курочку ещё два раза, и мы решили, что голодовкой получение информации не ускорить. Зато курочка, в отличие от информации, всегда поднимала нам настроение.

Помимо еды настроение нам поднимал надзиратель, которого мы назвали Обезьянка или Дядюшка. Он был единственным человеком, которого волновало наше питание. Во время голодовки он предлагал нам бананы (после голодовки тоже нам их давал), яблоки, лапшу, булочки. А когда мы престали бастовать, кормил нас отдельно от заключённых, вместе с полицейскими. Будет ли в нашей жизни мужчина, который станет так о нас заботиться? В последний день заключения мы узнали, что ему 60 и он любит выпить. Это сделало его ещё более приятным человеком.

Немного о товарищах по несчастью. Заключённый, который с первого дня пытался с нами пообщаться, не останавливаясь и не обращая внимания на наше состояние и на то, что мы не идём на контакт, получил от нас прозвище Долбо[дан]. Он всегда с нами здоровался и прощался, говорил «Let`s go», когда мы шли на обед и с обеда. Чтобы мы без него делали?

На седьмой день мы, наконец, тоже стали с ними разговаривать. Мы говорили на русском, он на китайском, никто друг друга не понимал, но всем было весело. Вспомнив, что мы учителя, научили его фразам «я долбо[дан]» и «let`s gо, на[фиг]». Оказалось, что у него хорошее русское произношение.

Когда мы уже чувствовали себя королевами в этой «тюрьме», к нам в камеру стали подселять других женщин. Среди сокамерниц нам запомнилась дама в леопародовом, которая была в «тюрьме» ещё до нас, потом при нас она вышла, а через три дня снова поступила. Женщина явно не понимала, что она делает не так, потому что каждый раз она убивалась, рыдала и вздыхала. Мы, кстати, держались молодцом и не устраивали истерик. Остальные сокамерницы всё время храпели или харкали, мы мало их запомнили.

О здоровье заключённых в «тюрьме» очень заботятся: два раза в день по два часа отводят на прогулки. Делать на прогулках нечего, поэтому мы высчитывали, сколько времени по тени, наворачивали круги по периметру или развлекались беседой с Долбо[даном]. Вечер — время телевизора. На наш срок выпали три дня, когда на прогулочной территории шёл ремонт, и вместо прогулки в эти дни мы тоже смотрели телевизор. Китайцы, видимо, большие патриоты, потому что каждый второй фильм был про войну. В одном таком кино китайцы служили на благо России и говорили по-русски. Эти фильмы скрашивали досуг, а ещё реклама, где играли весёлые песенки. Но больше всего мы ждали телевизор, потому что раз в полчаса он показывал время. Другой возможность увидеть время у нас не было.

Всё это время мы не знали, что происходило у наших родных в России. Оказалось, что, как только стало известно, что мы в «тюрьме», моя сестра умудрилась поставить на уши всех, кого можно ставить, дозвонилась до консула России в Китае и потребовала от него решительных действий. После этого наше освобождение стало делом времени. Хотя мы и не должны были сидеть долго, максимальное наказание за наше нарушение — депортация. Но когда день идёт за днём, а ты в камере, в этом можно начать немного сомневаться.

В наш последний день в «тюрьме» полицейский, который нас туда привёз, повёз нас по разным инстанциям для подготовки к освобождению. Ещё он отвёз нас пообедать в кафе, сходил с нами покупать прокладки (один из самых неловких моментов в жизни). Всё это время мы рассекали в тюремных тапочках. Чтобы вы понимали, насколько бомжами мы были — после освобождения мне пришлось выкинуть своё пальто. Но в целом это был хороший день, мы провели его вне камеры, а вечером допоздна болтали с охранником, которому дали прозвище Лексус — просто у него был «Лексус». Он спросил, все ли женщины в России такие красивые. Это было на десятый день нашего немытья, поэтому ржали мы очень сильно.

На тему тюрьмы, кстати, до сих пор много шуток. Но любимое было в начале. Из аэропорта меня встречали папа с сестрой, приготовили мне специальный плейлист, слушали всю дорогу «Вороваек», Шуфутинского, Круга и подобное. Только села в машину, папа говорит: «Залезь в карман сиденья». Нащупала там пару бутылок «Старого мельника». Сразу видно, уважаемый педагог откинулся, не каждого так встречают.

Потом дома: «Может, вечером в кафе сходим? — Давайте лучше дома по-семейному посидим. Хочется уже и дома посидеть».
Не знаю, мне кажется, это действительно весело. Поначалу было немного страшно, но потом только смешно. Видимо, я человек со здоровой психикой. После освобождения у меня не было никакого пост-стрессового синдрома, не снились кошмары. Ехать в Китай пока не думаю — меня устраивает то, что есть, да и по закону мне нельзя туда до 2024 года. Может, во Вьетнам — там, кажется, всё не так строго. Но пока, если и ехать, то в Москву, там у преподавателей зарплата выше, чем Питере, причём даже не в два раза, а раз в пять. Но главное — не деньги, а то, что в Москве моя большая любовь. Я очень люблю ходить на стендап, а в Петербурге с ним не очень. Друзья предлагают мне тоже начать стендапить, в рамках очередной авантюры. Но пока это слишком смело для меня.

Что бы я посоветовала тем, кто тоже хочет ехать преподавать в Китае? Работайте только по рабочей визе. Но если вы не носитель языка, вам, видимо, её не дадут. А что может быть с теми, у кого бизнес-виза, вы знаете. Но если вы рисковые… (хитрое хихиканье). Возможно, потом вы тоже будете давать такое интервью. И вас ждут слава, деньги, женщины… Нет? А зачем тогда вообще всё это затеяно?"