Рассказываем, как волонтеры из благотворительной организации «Дети Павловска» учат ребят с особенностями самостоятельно жить в этом большом мире

В 18 лет подростки из детского дома-интерната для детей с отклонениями в умственном развитии №4 в Павловске (ДДИ №4) перекочевывают во взрослые психоневрологические интернаты (ПНИ). Выйти из ПНИ, получить квартиру, найти работу и начать обычную жизнь могли бы многие, но ребята не умеют платить по счетам, стирать, готовить и даже не знают, что яйца на самом деле в скорлупе, а морковь имеет форму моркови — ее они видели только резаную.

Часто диагноз — это не приговор, с ним можно выйти за пределы ПНИ и начать взрослую самостоятельную, а главное счастливую жизнь. Мы поговорили с директором организации «Дети Павловска» Дарьей Калач, успешно адаптировавшимся Сережей и его куратором Наташей Беднаж. Узнали про будни в ПНИ, сложности самостоятельной жизни, мечты, гранты и дом в Псковской области, который появился у ребят месяц назад.

С Наташей и Сережей я встретилась у «Ленинского проспекта», и мы сразу пошли в «Макдональдс». Сережа, еще недавно лежавший в больнице из-за диабета, вдруг чудесным образом излечился. Такую радость грех было не отпраздновать бургером и картошкой с соусом.

Наташа Беднаж, волонтер «Дети Павловска» с 2014 года, куратор Сережи:

Все сироты до 18 лет живут в детских домах, после их выпускают, и ребенок либо может жить сам, либо не может. Если ребенок не может жить сам, он переезжает в ПНИ, если ребенок самостоятельный, он переезжает в квартиру. Там дальше тоже есть варианты. У некоторых детей есть наследная жилплощадь — комната, например, осталась в наследство. Если у ребенка ничего нет, то ему государство выдает квартиру, как, например, Сереже.

Когда ребенку исполняется 17 лет, начинается очень интересный период, у некоторых сразу появляется куча родственников. Детские дома задаются вопросом: «Что делать дальше?» И либо ставят на очередь получения квартиры и в связи с этим какие-то мероприятия проводят, либо отправляют документы в суд на лишение дееспособности. У меня так два ученика сразу уехали в ПНИ по суду. Я подозреваю, что детский дом просто не хотел заниматься квартирой.

Формально, для того чтобы получить дееспособность или ее лишить, должны быть соблюдены все процедуры, нужна полная медкомиссия, но в жизни не всегда возможно провести все необходимые освидетельствования, не всегда ребенок может приехать, не всегда социальная служба с этим справляется. Например, на Павловский детским дом, в котором жило несколько сотен человек, в 2009 году работало четыре социальных работника. Они физически не успевают осмотреть всех детей. Иногда такое происходит, что люди, очевидно не способные себя содержать, остаются дееспособными, а какие-то, довольно самостоятельные, отправляются в ПНИ, как недееспособные. Нашего подопечного Сашку недавно случайно отправили на лишение дееспособности. Ошиблись с документами. Я так поняла, не в ту стопку личное дело попало.

Наши ребята они очень разные. Раньше из детского дома они выходили с диагнозами «дебильность», «имбецильность», «идиотия» — по МКБ-10 это называется «легкая/средняя степень интеллектуальной недостаточности». По сути, такие ребята выпускаются как все сироты в свои квартиры. Считается, что с лёгкой степенью они могут жить сами. Кто-то действительно может, кто-то нет. Всегда нужно смотреть. К слову, некоторые интеллектуально сохранные люди с высшим образованием не справляются с собой и самостоятельной жизнью (смеется).

Самостоятельно живут у нас 8 ребят. Иногда бывает, что воспитанник не справляется. Например, у нас есть Вадик, он получил свою квартиру, готов был выписываться, но он очень внушаемый и легко попадает под влияние маргинальных соседей, поэтому, чтобы Вадик не спился, пока он живет в ПНИ.

Кто-то вообще не пробует выйти из интерната. У нас есть один воспитанник, Дима, он прямым текстом говорит: «Я боюсь, я не справлюсь, я не хочу». Человеку уже 26 лет, он всю жизнь прожил в ПНИ, он не знает, как это — быть самому. Он в ужасе. Мы с ним однажды учились в деревне ходить в магазин самостоятельно. Он говорит мне: «Я боюсь, что пойду не в ту сторону, перепутаю право и лево». Это все внутренние страхи, скорее всего. Хотя он очень сообразительный мальчик, ему многое интересно. Чем дальше, тем больше он прирастает к ПНИ, ему привычно, он дружит с соседями. Если он не будет с собой бороться, останется там.

В интернатах живут очень разные люди. Кроме выпускников специального детского дома там живут пожилые, которые в силу возраста не справляются с собой, и люди, которые побывав в местах лишения свободы, не знают куда им пойти дальше. Они в принципе могут выселиться из ПНИ. Другой вопрос, что им податься некуда, никто им квартиру не даст.

В интернатах у всех действительно очень строгий режим. Там работает обслуживающий персонал, который готовит завтраки и ужины, например. Они обычные люди и живут по трудовому кодексу — работают с утра до вечера, но не живут в ПНИ, как ребята. Строгие режимные рамки и ограничения в передвижении мешают, конечно. В ПНИ Сережа не мог сказать: «Вот сегодня я буду смотреть фильмы, а завтра я буду заниматься вышиванием». Нет, у него раз в неделю батик и кулинарные курсы. В основном проживающие сидят в комнатах, ну в библиотеку могут сходить, если интересно, или в церковь. И все. Хорошо, если работа какая-то есть, можно развеяться. Сейчас Сережа живет на Проспекте Героев, он может встать и выйти на залив хоть ночью. Из интерната можно выйти только по заявлению, пока работает вахта, и вернуться, соответственно, пока работает человек на проходной. Понятно, что это делается не с целью обидеть или унизить ребят — строгие правила основаны на безопасности и проживающих, и сотрудников, они основаны на возможностях ПНИ.

В психиатрическую больницу до сих пор отправляют в качестве наказания. Если человек по своему психиатрическому состоянию представляет угрозу для окружающих или для себя, он может быть по скорой госпитализирован. Это обычно работает плохо. С одной стороны, люди с психиатрическими диагнозами могут перестать себя контролировать, и им нужна медицинская помощь, но, как правило, скорая едет часа два, и если человек действительно бегает в приступе с ножом, то он за эти два часа убьет всех, кого хотел. С другой стороны, если человек немного вспылил, и за эти два часа, пока едет скорая, успокоился, его все равно заберут.

Бывает, больницей просто пугают. Бывает, проживающие в ПНИ и ребята из детских домов едут в психиатрическую больницу в качестве «профилактики». Профилактический курс обычно длится 21 день. Человека прокапают и возвращают. Никогда не знаешь, что за три недели может произойти. Психиатрия — огромное поле для нечестных людей. Не все люди нечестные, но бывает такое, что больница используется для запугивания и манипуляций.

У нас была история несколько лет назад в одном из интернатов: чтобы ребята особо не буйствовали, им давали лишнюю таблеточку за ужином.

Я была тьютором, жила у Сережи на кухне на раскладушке. Первую ночь Сережа был в ужасе, у него были огромные глаза, он мне тогда сказал: «Я впервые в жизни один в комнате остаюсь». Были вопросы из серии: «А кто мне будет готовить? А когда мы пойдем анализы сдавать?» Это очень большой стресс — всю жизнь быть с медсестрами, с толпой соседей, а тут остаться одному. Сережа проделал очень большой путь. В первый месяц я ему гречку варила, переживала, будила на работу, следила, потом все же уехала. И если в первый месяц Сереже нужно было присутствие человека рядом, то сейчас он живет сам и полностью справляется: ходит на работу, оплачивает счета, готовит.

Сейчас у нас с Сережей финансовый эксперимент. Все мы попадаем в эту ловушку под названием «Растянуть 30 тысяч на 30 дней». Это сложно. А вот растянуть 5 тысяч на неделю — это легко. Сережа отдал мне свою карточку на хранение, я не знаю от нее пин-код, раз в две недели мы встречаемся, Сережа снимает себе деньги на полмесяца, и все хорошо.

До финансового эксперимента, Сережа уже какое-то время жил сам, никто его не контролировал, я только приезжала раз в месяц, выбрасывала из холодильника заплесневелые продукты (смеется), но в 2020 году он по какой-то причине влез в долги, завел три кредитки и оказался в странном финансовом положении (смеется). Кредитки мы в итоге закрыли и начали финансовый эксперимент.

У Сережи дома безумное количество дисков с фильмами, читает он реже, но читать, конечно, умеет. Недавно была забавная ситуация, Сережа позвонил мне и попросил прочитать бумагу, которая ему пришла. Я в недоумении говорю: «Сережа, ты же умеешь читать». А бумага на самом деле была договором от «Петроэлектросбыта» — не каждый нормальный человек сможет ее прочитать и разобраться в этих сложных юридических формулировках (смеется).
И была эта бумага, как оказалось, досудебной претензией... у Сережи какие-то особо активные люди в домоуправлении, и они частенько меняют операторов коммунальных услуг. Сережа исправно оплачивал все квитанции, а потом вдруг получил весточку как злостный неплательщик. Если сирота полгода не платит за коммуналку, то квартиру государство забирает обратно. Так вот, Сережа в панике, мы все в панике. Оказывается, пока Сережа был в больнице, как раз из-за чудесным образом исчезнувшего сахарного диабета, сменился поставщик услуг, и нужно было заключить договор с «Петроэнергосбытом». Сережа соответственно оплачивал квитанции, которые получал, ну а те, о которых он не знал, копились. В итоге мы во всём разобрались, Серёжа платил долг, и все закончилось хорошо.

Еще одна забавная ситуация произошла в военкомате. Пару лет назад Сережа проходил там медосмотр, и ему дали какой-то старинный некорректный гигантский тест на IQ. Сережа выдал IQ нормального человека — не средний, но минимальный для нормы. В военкомате тогда спросили: «Зачем ему инвалидность, если он абсолютно нормальный?» Так что Сережу чуть не забрали в армию (смеется). В принципе можно и на тесты натаскаться и просто пройти медкомиссию и снять инвалидность. Кто-то так действительно делает. Особенно если инвалидность по каким-то соматическим заболеваниям. Некоторые люди боятся слова «инвалидность», отказываются от нее и от пенсий государственных, соответственно.

Интернаты — не самое лучшее место на Земле, система социальной опеки не идеальна. Детские дома тоже далеки от комфортных условий. Но у нас нет задачи ругаться и обвинять. Мы делаем одно общее дело. То, что у государства нет других методов — не значит, что интернат плохой. Да и винить какое-то мифическое государство нельзя. Интернаты просто есть, и эту систему сложно улучшить. То, что мы можем сделать, — создавать маленькие проекты, потому что двадцать маленьких проектов — это уже сила. В 2014 году, когда наш летний адаптационный лагерь Happy Art House открывался — это был уникальный проект, у него не было аналогов. Теперь таких аналогов полно. Мы делаем общее дело и должны помогать друг другу. У всех есть проблемы, но важно, чтобы эти проблемы были стимулом к развитию, а не поводом для ругани.

Я научился пользоваться стиральной машинкой, научился готовить, сам платить деньги, мне пока сложно платить, но я умею. Еще научился искать работу и работать. Научился не бояться в городе и понимать, где магазины, где метро, как куда доехать и не потеряться.

Квартиру мне выдал детский дом №23. После лагеря в Сарженке 31 августа я поехал в свою квартиру. 30 был последний день, я там был самым активным человеком, который все приготовил, все сделал, помогал волонтерам, накрывал на стол. Я в ужасе вставал утром 31 августа. Страшно было уезжать.

Самое сложное — быть одному, жить в квартире первое время. Я никак не мог понять, как это — жить без ребят. Я переехал в свое жилье в 2016 году. Я не понимал, как это — не сдавать анализы, все их сдавали раз в месяц. Сейчас врач сказал, что мне нужно приходить на обследования раз в полгода по поводу диабета. Это хорошо, я не очень люблю анализы.

Однажды меня обманул компьютерный мастер. Я все никак не мог скопить денег, чтобы куда-то поехать и на ремонт, потом, когда карточка была у Наташи, накопил 33 тысячи. У меня сломался компьютер, я сам вызвал мастера по объявлению. Мне поставили антивирус и Яндекс-браузер за эти деньги. Мы сходили в полицию, там сказали, что я сам заплатил, они ничего сделать не могут. Мне было очень страшно. Я не люблю полицию. В следующий раз буду аккуратнее. Зато потом я скопил на Москву. Я мечтал там побывать. Я ездил с Аленой (волонтером — прим. авт.) и Сонечкой (выпускница «Дети Павловска», живет самостоятельно — прим. авт.). Мы сделали Сонечке такой сюрприз на День Рождения. Подумали: «Почему мы не можем поехать в Москву и сделать ей такой подарок?»

После случая с компьютером я не доплатил человеку, который мне делал ручки у окон. Он попросил по две тысячи за ручку. Я заплатил часть, попросил чеки. Нет чека — нет денег. Он обещал принести чеки, так и не принес.

Я могу идти куда хочу. Не как в ПНИ. В ПНИ мы должны вернуться до 23:00. Если мы опаздываем или, например, телефон не работает, везде начинается тревога.

В интернате мы просто сидели в комнате, но иногда учились. Я был в ПНИ №3, туда пришла организация «Перспективы», и мы учились гончарному делу, кулинарии, лепке из глины. Я жил в 12 отделении — реабилитации. Там своя программа, где нас учили самостоятельной жизни: готовить, стирать. Еще ПНИ могут помочь с работой. Можно там же работать, например, кладовщиком или санитаром. Я был санитаром. Получал немного. Около шести-семи тысяч. Мы в комнате своей даже ремонт сами сделали. В комнате нас жило 10 человек. В разных комнатах по-разному: десять, пять, четверо, двое. Комнат для двоих несколько, там могут жить семьи. Если мужчина и женщина поженились в интернате, то они могут жить вдвоем.

Я помню, когда в ПНИ меня ни за что отправили в психушку. Сказали, что я набросился на санитара с ножом, а такого не было. Меня увезли. На следующий день Даша поехала за мной. Все ребята стали часто звонить, говорить всем, что я в психушке. Меня отпустили. Везде есть добрые и злые люди, я тогда это понял.

Еще самое классное в самостоятельной жизни — много друзей. И ты свободный как птица в полете. Все меня раньше называли цыпленочком, а теперь я самостоятельный и превратился в орла.

Сейчас у меня одна работа — курьером на полставки в «МастерОК» на «Чернышевской» (центр адаптации для людей с инвалидностью — прим. авт.) В «МастерОК» приходят работать, там творческие мастерские. Я там занимался батиком и ходил на занятия с психологом. Я делал картины батиком, а потом они уходили на продажу, деньги отдавались в мастерскую на развитие, сами ребята тоже получали зарплату.

Еще я получаю пенсию по инвалидности. Пособие зависит от заболевания. Я получаю 14 тысяч и зарплату. Я мог работать на двух работах, но от одной отказался, потому что мне нельзя брать нагрузку, как раньше. Мне предлагали быть уборщиком, но я отказался, стал курьером. Сейчас я получаю около 25 тысяч, раньше получал больше 30.

Во время коронавируса меня сразу отстранили от работы. Я тупо смотрел в потолок. Иногда я нарушал самоизоляцию — у меня же была девушка Викуся, я с ней дружил. Первая девушка у меня была Танечка, я с ней познакомился в детском лагере, а потом я поехал с волонтерами в Швецию, и мы там через 10 лет встретились. Мы с ней года полтора встречались. Сейчас я с Викусей встречаюсь, практически два года, мы с ней на работе познакомились. Ну, как встречаюсь, мы дружим.

Театром занимаюсь, обожаю играть роли разные, пою. Еще я занимался конным спортом в Павловске, когда жил в детском доме. Я люблю смотреть фильмы, особенно советские: «Джентльмены удачи», «Москва слезам не верит», «Свадьба в Малиновке», «Любовь и голуби». У меня очень много дисков. Целый шкаф. Из зарубежных люблю «Гарри Поттера» и «Зачарованные». Книжки читаю, но не так уж… сейчас читаю «Гарри Поттер и Узник Азкабана», мне ее подарили на День Рождения.

Есть у меня одна мечта, которую я пока не выполнил. Мечтаю съездить куда-нибудь, еще мечтаю сделать юбилей свой, позвать друзей, накопить денег. Чтобы было не так мало людей, как в прошлые разы, а чуть-чуть больше. День Рождения у меня 14 мая — еще целый год, чтобы накопить, сходить в ресторан по-нормальному. Или хочу, чтобы про меня сняли фильм.

За семь лет где мы только не жили. Летний проект Happy Аrt Нouse проходил в домах клерков, бабушек и даже «бандитов». Мы уезжали на турбазы, в дома друзей, в деревенские избушки, коттеджи... Всё ради того, чтобы у ребят было ощущение дома. А теперь у нас есть свой дом.

Мы его искали год. Есть такой замечательный человек — Женя Железняк — она когда-то работала в благотворительной организации «Шаг навстречу», и у нее была мечта про дом для ребят. Ей немножко не хватило сил, на нее все сразу навалилось, и она эту историю оставила. Фирма-донор, которая давала Жене деньги на дом, сказала: «Вот вам миллион рублей». Женя ответила, что домом не занимается, но знает, кому эту сумму отдать, и кто продолжит это дело.

Так у нас появился миллион, год я искала дом, наверно, еще полмиллиона потратила только на поездки. В Ленинградской области нам не удалось купить за такую цену более-менее вариант, вот купили в Псковской области.

Это всегда рандом. Планирование — это не наш конек. Наш конек-горбунок (смеется). Каждое утро несет множество неожиданных задач. Еще вчера мы, условно говоря, не знали, что у нас будет грант от Фонда президентских грантов, сегодня он есть. И так как коллектив у нас не очень большой, то работники многофункциональны, появляется ряд первостепенных задач: связаться с бухгалтером, выслушать ее мнение по поводу гранта, подбодрить, сказать, что у нее зарплата немного увеличится. Прокоммуницировать, одним словом. Потом сообщить всем остальным и так далее. Конкретно сейчас я на стройке нашего дома в строительном комбинезоне с перфоратором в руках.

Иногда к нам приходят ребята, которые уже пожили самостоятельно, но с чем-то не справляются, и нужно решать, как им помочь. Например, через нашего воспитанника Вову пришла семья Смолко, у них была дыра в квартире. Они вызывали специалиста, он делал им ремонт и зачем-то пробил им насквозь стену панельного дома. Там была дыра диаметром 20 сантиметров. Словом, мы им помогали, следили, чтобы их не обманули, советовали. Кажется, небольшая помощь — рассказать, как платить за Интернет, как устроиться на реабилитацию, как разобраться с документами.

Валя (выпускница «Дети Павловска», живет самостоятельно — прим. авт.) лежала в больнице полгода, я ей трусы шила, потому что у нее стоял аппарат Илизарова, который вытягивает ноги. И там нужны были обычные трусы, но которые застегиваются сбоку. Таких не существует, есть только памперсы. Трудно ли сшить такое? Да нет, покупаешь обычные, распарываешь их сбоку, пришиваешь липучки. Это несложно, но таких трусов нет, нужно что-то придумывать — человек к тебе обратился за помощью. Это задачки. Это квесты. Это время. И самая большая проблема — это ненормированный рабочий день. Нет разделения на свое и чужое. Рабочий день идет всегда.

Грант мы получили на днях, это уже второй. В 2018 году мы выигрывали на «Арт-Штаб» — проект, главная цель которого при помощи произведений искусства людей с ментальной инвалидностью показать общественности, показать, что несмотря на свои особенности здоровья и условия проживания, люди с ОВЗ могут и должны стать полноценными членами общества. Грант на «Арт-Штаб» был годовой, а этот на четыре месяца. Мы на гранты заявляемся регулярно, но выигрываем значительно реже.

Грант мы просили на зарплаты — это самая большая статья расходов. Кто-то ведь должен поехать в дом в свой отпуск или, например, пожить с воспитанником, покурировать его. В основном, это, конечно, волонтерский труд, но если ты нуждаешься в профессионалах, например, в таких как бухгалтер, нужны средства для зарплат. Когда у нас, например, нет денег, я половину своей зарплаты со второй работы отправляю бухгалтеру.

До «Детей Павловска» я была волонтером, а потом наш главный волонтер всея Руси Андрей Домбровский (председатель благотворительной организации «Подорожник» — прим. авт.) стал замом директора ДДИ№4 и начал подтягивать своих ребят. Предложил мне должность, я работать не хотела, я вообще не очень люблю работать (смеется). И он спросил: «Хочешь в Америку?» Я ответила: «Хочу». Тогда он сказал: «Давай на две недели в Америку, и потом сюда». Вот так я продалась за Америку на работу в системе (смеется).

В Америку мы ездили по программе с организацией, которая занимается адаптацией — Keystone. У них очень большой бюджет. Нужно сразу отметить, что социальные системы России и США разные. У нас все поддерживается государством, у них все поддерживается обществом. То есть у них абсолютно не социальное государство, но у них настолько прокачано общество, там такие крутые фандрайзеры (специалист по привлечению средств в некоммерческие (общественные) организации — прим. авт.) Это не у нас — «христа ради», подайте на двери.

В США после 18 лет любой ребенок любой сложности, даже если он так называемый «цветочек», имеет право жить самостоятельно. У них нет понятия, что он получил квартиру как инвалид. Государство ничего не строит для инвалидов, но организация снимает детям дома. Если ему нужен соцработник каждую минуту, он будет каждую минуту с ним. Если раз в неделю — то раз в неделю. В зависимости от потребностей.

В Штатах нет ПНИ. Он был раньше в Нью-Йорке, очень большой, в нем жило 10 тысяч человек. Этот ПНИ расселяли 40 лет, как раз после того, как у Кена Кизи вышла книга «Пролетая над гнездом кукушки», а в New York Times — статья «Позор Америки», где рассказали про ПНИ. Во всяком случае, так гласила официальная версия.

После Америки я вернулась в Павловск, и, на самом деле, это было очень увлекательное время. Когда мы туда пришли, там все писалось под копирку, под фиолетовую кальку. Это был 2011 год, национальная программа по информационной грамотности провалилась — разбилась о лбы сотрудников детского дома. Мы оцифровывали все личные дела, искали родителей. Там был абсолютный бардак. Это был самый большой детский дом, в нем жило 530 человек. Там были тридцатилетние дети, которые хорошо выносили котлы, поэтому их не переводили в ПНИ. Я сама лично перевозила однажды 36-летнего воспитанника из детского дома. Он плакал всю дорогу, потому что это огромный стресс. Ты прожил 36 лет на одном месте, а потом тебя перевозят в другое, как растение.

Мне кажется, запоминающийся момент был, когда мы закончили ремонт в Вовиной квартире, а это был очень долгий процесс. В ремонте мы не разбирались, нам обещали сделать все за три месяца, в итоге история затянулась на два года. За это время Вова выписался из ПНИ, мы снимали ему квартиру, он жил у Сережи. Когда мы однажды попросили мастеров поторопиться, они сказали, мол, мы — «лимита» и кусаем руку, которая нас кормит (смеется). Когда все закончилось, и мы отмечали новоселье, Вова пришел с работы, позвал своих друзей, была бутылочка шампанского. И я подумала: «Вот оно, настоящее новоселье, все круто, Вова пришел с работы, у него есть друзья». Вова вообще очень самостоятельный, он сам стремился выйти из ПНИ, а Сережу мы, например, буквально выкрали из интерната.

Там был постоянный террор. У Сережи была квартира, которую он сдавал, я платила за него коммуналку, и при этом он каким-то образом был вечно в долгах перед своей заведующей отделения. В квартире Сережи жил родственник заведующей, и тут даже не у меня сдали нервы, а у одной женщины из социальной службы. Она рассказала, что Сережу прессуют, что в его квартире живет родственник, что денег он не увидит. Плюсом вечно копились непонятные долги за коммуналку. Я поняла, что Сережу надо забирать, заведующая хотела закрыть его в ПНИ, якобы он слишком свободным стал.

И вот ситуация: я захожу в кабинет заведующей, она такая крупная женщина, и муж у нее такой же крупный сидел в кабинете. Он водителем каким-то работал в ПНИ. Я говорю, мол, опять счет пришел за Сережину квартиру, почему-то Сережа занимается по программе «Добро пожаловать домой» и все никак не пожалует. А заведующая сидела обедала, ложку задержала и говорит: «И не пожалует... никогда». Сережа от ее слов уже в полуобмороке, я его под мышку, заведующая с мужем за нами и… они просто застряли в двери. Ситуация — кадр из фильма (смеется). Этот момент я никогда не забуду. Сережа ревет, я его — в машину, и мы уехали. У Сережи на руках уже были все документы.

При том, женщина из социальной службы, которая нам помогала, жила в однокомнатной квартире, может, и живет до сих пор в Петергофе с мужем, двумя детьми, кошками, двумя собаками, какой-то трэш. И при этом она так искренне заботилась о ребятах. Этот поступок в итоге стоил ей карьеры. Как сейчас у нее судьба сложилась, я даже не знаю. Но Сережа в результате живет самостоятельно в своей квартире, у него есть работа и друзья.

Все точно не напрасно.